В пользу версии о халатности
Aug. 14th, 2013 07:12 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
lefantasyОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
jim_garrison в post
jim_garrison в postПо моей ленте опять прошла волна "борьбы с мифом" о Вышинском (раз, два). Вышинский действительно писал то, что цитируется здесь (кстати пафос автора о вреде сделок с правосудием в нашей ситуации вполне оправдан). Однако автор, несмотря на оказанную значительно ранее помощь коллеги ryurikov'а, не хочет цитировать фрагмент учебника Вышинского (ссылка на скан учебника 1941 года) полностью. Ранее коллега ryurikov тоже самое пытался объяснить в другом месте, но примерно с тем же успехом.
Более-менее стройно позицию изложилawas1952:
"Подлинные слова Вышинского достаточно известны. Его деятельность в годы Большого Террора также не соответствует концепции "признание -- царица доказательств". Даже его теоретические труды о специфике расследования заговоров (где вроде бы и впрямь никаких вещественных доказательств быть не может) дают немало указаний на способы избежания опоры на признания. Соответственно исходный тезис ложен".
Цитируемый текст Вышинского содержит заявления о том, что неприемлема ситуация, когда объяснения обвиняемого считались "наиболее серьёзным доказательством, "царицей доказательств", и, чуть ниже, "объяснения обвиняемых в такого рода делах (J.G. - по делам с соучастием) неизбежно приобретают характер и значение основных доказательств, важнейших, решающих доказательств". Второе утверждение относится ко всем групповым преступлениям, а значит к основному массиву антисоветских (политических) преступлений. Вышинским там же критикуется позиция тех, кто требует каких-то еще доказательств.
На это обычно утверждается, что "при расследовании заговоров ... никаких вещественных доказательств быть не может". Это утверждение может истинным или ложным, но оно касается уже другого тезиса - могут или не могут быть иные доказательства, но не касается утверждения о том, что Вышинский теоретически и практически обосновывал, что показания обвиняемых "основными, важнейшими, решающими доказательствами" по делам с соучастием, т.е. по основному массиву дел Большого Террора.
Утверждение, что его труды содержат "немало указаний на способы избежания опоры на признания" неверно, ибо труды содержат указания на такие способы проверки как сопоставление показаний, анализ мотивов показаний и т.п.
При этом Вышинский посвящает время т.н. "оговору", т.е. ситуации несоответствия показаний обвиняемого действительности, приводит цитату профессора Владимира: "... мутный источник - черпать из него следует осторожно, и оценка достоверности его сложна". Но, пишет Вышинский, "в руках следствия, внимательно и умело пользующегося средствами исследования, оговор теряет свою остроту и опасность". Далее Вышинский цитирует свою обвинительную речь: "Для того, чтобы отличить правду от лжи на суде достаточно, конечно, судейского опыта,и каждый судья, каждый прокурор и защитник, которые провели не один десяток процессов, знают, когда обвиняемый говорит правду, и когда он уходит от этой правды в каких бы то ни было целях". Как видим, способы определения дал обвиняемый ложные показания или правдивые весьма своеобразны.
Итак, мы видим, что у Вышинского есть общие и абстрактные заявления о роли показаний обвиняемого, которые способны заставить комплексовать хорошего следователя любой эпохи, и предельно конкретные утверждения о главенствующей роли показаний обвиняемого применительно к расследованию основного массива "политических" преступлений, с весьма специфическим способом их проверки.
Не давая в данном случае своей оценки этой практики, обратимся к документам соответствующей эпохи.
Есть известное совместное Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» от 17 ноября 1938 г.
"… крупнейшим недостатком работы органов НКВД является глубоко укоренившийся упрощенный порядок расследования, при котором, как правило, следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными (показания свидетелей, акты экспертизы, вещественные доказательства и проч.)."
Менее известный документ: Сопроводительное письмо наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии, секретаря ЦК ВКП(б) А.А. Андреева и заведующего отделом организационно-партийной работы ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова И.В. Сталину к акту приема – сдачи дел в НКВД СССР
29 января 1939 г.
№447/Б
ЦК ВКП(б)
товарищу Сталину
"…
3. Грубейшим образом извращались методы ведения следствия, применялись без разбора массовые избиения заключенных для вымогательства ложных показаний и "признаний". Заранее определялось количество признаний, которых должен был добиться в течение суток каждый следователь от арестованных, причем нормы часто доходили до нескольких десятков "признаний".
Следователями широко применялась практика полного взаимного информирования о содержании полученных показаний. Это давало возможность следователям при допросах "своих" арестованных подсказывать им тем или иным способом факты, обстоятельства, фамилии лиц, о которых были раньше даны показания другими арестованными. В результате очень часто такого рода следствие приводило к организованным оговорам ни в чем неповинных людей.
Для того, чтобы получить большее количество признаний, в ряде органов НКВД прибегали к прямой провокации: уговаривали заключенных дать показания об их, якобы, шпионской работе в пользу иностранных разведок, объясняя при этом, что такого рода вымышленные показания нужны партии и правительству для дискредитации иностранных государств. При этом обещали заключенным освободить их после дачи подобного рода "признаний"…
13. …Вместе с тем считаем необходимым отметить, что все указанные выше безобразия, извращения и перегибы <в деле арестов и ведения следствия> [4] проводились с санкции и ведома органов Прокуратуры СССР (т.т. Вышинский и Рогинский)…"
Помимо того достаточно мелкого момента, что Берия числил Вышинского в ответственных за ежовщину (что следует из этого документа и полученных бериевскими орлами показаний самого Ежова), а следовательно и в потенциальных жертвах, есть более важные моменты.
Перед нами встает вопрос о роли идей в развитии ситуации в обществе, имеется ли какая-либо связь между вышеуказанными юридическими конструкциями Вышинского и правоприменительной практикой, как она описана в документах сталинского же времени?
Мне представляется достаточно очевидным, что в системной связи с последствиями в виде практики находится не приводимая Вершининым, Вассерманом (а ранее, естественно, Мухиным) конструкция с уничижающей критикой "царицы доказательств", а конструкция с "основными, важнейшими, решающими доказательствами".
ryurikov'а, не хочет цитировать фрагмент учебника Вышинского (ссылка на скан учебника 1941 года) полностью. Ранее коллега ryurikov тоже самое пытался объяснить в другом месте, но примерно с тем же успехом.Более-менее стройно позицию изложил
awas1952:"Подлинные слова Вышинского достаточно известны. Его деятельность в годы Большого Террора также не соответствует концепции "признание -- царица доказательств". Даже его теоретические труды о специфике расследования заговоров (где вроде бы и впрямь никаких вещественных доказательств быть не может) дают немало указаний на способы избежания опоры на признания. Соответственно исходный тезис ложен".
Цитируемый текст Вышинского содержит заявления о том, что неприемлема ситуация, когда объяснения обвиняемого считались "наиболее серьёзным доказательством, "царицей доказательств", и, чуть ниже, "объяснения обвиняемых в такого рода делах (J.G. - по делам с соучастием) неизбежно приобретают характер и значение основных доказательств, важнейших, решающих доказательств". Второе утверждение относится ко всем групповым преступлениям, а значит к основному массиву антисоветских (политических) преступлений. Вышинским там же критикуется позиция тех, кто требует каких-то еще доказательств.
На это обычно утверждается, что "при расследовании заговоров ... никаких вещественных доказательств быть не может". Это утверждение может истинным или ложным, но оно касается уже другого тезиса - могут или не могут быть иные доказательства, но не касается утверждения о том, что Вышинский теоретически и практически обосновывал, что показания обвиняемых "основными, важнейшими, решающими доказательствами" по делам с соучастием, т.е. по основному массиву дел Большого Террора.
Утверждение, что его труды содержат "немало указаний на способы избежания опоры на признания" неверно, ибо труды содержат указания на такие способы проверки как сопоставление показаний, анализ мотивов показаний и т.п.
При этом Вышинский посвящает время т.н. "оговору", т.е. ситуации несоответствия показаний обвиняемого действительности, приводит цитату профессора Владимира: "... мутный источник - черпать из него следует осторожно, и оценка достоверности его сложна". Но, пишет Вышинский, "в руках следствия, внимательно и умело пользующегося средствами исследования, оговор теряет свою остроту и опасность". Далее Вышинский цитирует свою обвинительную речь: "Для того, чтобы отличить правду от лжи на суде достаточно, конечно, судейского опыта,и каждый судья, каждый прокурор и защитник, которые провели не один десяток процессов, знают, когда обвиняемый говорит правду, и когда он уходит от этой правды в каких бы то ни было целях". Как видим, способы определения дал обвиняемый ложные показания или правдивые весьма своеобразны.
Итак, мы видим, что у Вышинского есть общие и абстрактные заявления о роли показаний обвиняемого, которые способны заставить комплексовать хорошего следователя любой эпохи, и предельно конкретные утверждения о главенствующей роли показаний обвиняемого применительно к расследованию основного массива "политических" преступлений, с весьма специфическим способом их проверки.
Не давая в данном случае своей оценки этой практики, обратимся к документам соответствующей эпохи.
Есть известное совместное Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» от 17 ноября 1938 г.
"… крупнейшим недостатком работы органов НКВД является глубоко укоренившийся упрощенный порядок расследования, при котором, как правило, следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными (показания свидетелей, акты экспертизы, вещественные доказательства и проч.)."
Менее известный документ: Сопроводительное письмо наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии, секретаря ЦК ВКП(б) А.А. Андреева и заведующего отделом организационно-партийной работы ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова И.В. Сталину к акту приема – сдачи дел в НКВД СССР
29 января 1939 г.
№447/Б
ЦК ВКП(б)
товарищу Сталину
"…
3. Грубейшим образом извращались методы ведения следствия, применялись без разбора массовые избиения заключенных для вымогательства ложных показаний и "признаний". Заранее определялось количество признаний, которых должен был добиться в течение суток каждый следователь от арестованных, причем нормы часто доходили до нескольких десятков "признаний".
Следователями широко применялась практика полного взаимного информирования о содержании полученных показаний. Это давало возможность следователям при допросах "своих" арестованных подсказывать им тем или иным способом факты, обстоятельства, фамилии лиц, о которых были раньше даны показания другими арестованными. В результате очень часто такого рода следствие приводило к организованным оговорам ни в чем неповинных людей.
Для того, чтобы получить большее количество признаний, в ряде органов НКВД прибегали к прямой провокации: уговаривали заключенных дать показания об их, якобы, шпионской работе в пользу иностранных разведок, объясняя при этом, что такого рода вымышленные показания нужны партии и правительству для дискредитации иностранных государств. При этом обещали заключенным освободить их после дачи подобного рода "признаний"…
13. …Вместе с тем считаем необходимым отметить, что все указанные выше безобразия, извращения и перегибы <в деле арестов и ведения следствия> [4] проводились с санкции и ведома органов Прокуратуры СССР (т.т. Вышинский и Рогинский)…"
Помимо того достаточно мелкого момента, что Берия числил Вышинского в ответственных за ежовщину (что следует из этого документа и полученных бериевскими орлами показаний самого Ежова), а следовательно и в потенциальных жертвах, есть более важные моменты.
Перед нами встает вопрос о роли идей в развитии ситуации в обществе, имеется ли какая-либо связь между вышеуказанными юридическими конструкциями Вышинского и правоприменительной практикой, как она описана в документах сталинского же времени?
Мне представляется достаточно очевидным, что в системной связи с последствиями в виде практики находится не приводимая Вершининым, Вассерманом (а ранее, естественно, Мухиным) конструкция с уничижающей критикой "царицы доказательств", а конструкция с "основными, важнейшими, решающими доказательствами".